Когда Будда был христианским святым...

Византийская история Иоасафа - это средневековый бестселлер, который предшествовал роману Гессе «Сиддтхарта» и стал началом века Просвещения на Западе.

«Поэтому мы не можем не считать себя христианами», - писал неверующий Кроче, размышляя об общих европейских корнях. С той же самой объективностью мы сегодня должны задуматься над вопросом, «почему мы не можем не считать себя буддистами». Буддизм - это больше, чем философия, и меньше, чем религия. Может быть, это наиболее разделяемая в современном мире доктрина. Современная философия, экзистенциалисткая и другая, пропитаны буддизмом больше, чем христианством. Бестселлер Гессе «Сиддтхарта» сильно повлиял на формирование двух последних поколений. Совокупность различных мистических течений и движений «Новая эра» (New Age), как и предшествующее ей учение пионеров католического модернизма, среди которых был Томас Мертон, способствовала культурному и культовому распространению буддизма, что привело к конфессиональному смешению. Христианская йога и смешанные формы медитации стали привычкой. В основном влияние буддизма на развитие мысли и культуры Запада восходит к исследованиям восточной культуры и философии. Говорят, Шопенгауэр с детства находился под влиянием философских идей Востока. Но в действительности буддизм веками укоренялся на Западе в коллективной психике и в культуре, что подготовило почву для окончательного переворота в девятнадцатом веке. В одиннадцатом веке Будда стал святым христианской церкви. Его имя было только слегка замаскировано: Иоасаф происходит от слов bodhisattva-budasaf-iudasaf. Различные версии жизни Будды пришли в Византию. В Византии возник первый письменный вариант жития. Буддизм никогда не имел Священного Писания, так как для него важна не доктрина, а гармония поведения. Этот факт по-разному воспринимался различными культурами и по-разному отражался в письменных источниках. Но в Византии, где книга почиталась, возник новый оригинальный текст - «Повесть о Варлааме и Иоасафе», написанная в конце X - начале XI века Евфимием Иверским. Он происходил из знатного грузинского рода, в детстве был отдан заложником греческому императору в Константинополь, где с успехом окончил книжное обучение. Затем он прибыл на святую гору Афон в Иверскую обитель, где стал монахом. Отсюда берет начало буддистский след в византийских текстах. Затем число рассказов о жизни Будды будет нарастать в геометрической прогрессии в западной литературе, а Будда расширит горизонты распространения своего учения на Западе под видом христианского святого. История бодхисаттвы Иоасафа станет одной из самых распространенных книг в средние века, это литературный предшественник книги «Сиддхарта». Этот греческий текст будет переведен на церковнославянский язык, а потом на сербский и русский. На Востоке версия Евфимия будет переведена на арабский, эфиопский, армянский, еврейский и сирийский языки. Никакая другая легенда о деяниях и житии какого-либо святого никогда не достигала такой популярности на Западе, как легенда христианского Сиддхарты. Ее латинский перевод, в котором ощущается влияние манихейства, достиг Прованса катаров и альбигойцев. История Иоасафа будет отражена во французском и немецком средневековом эпосах, в «Повести о Варлааме и Иоасафе» Рудольфа фон Эмса. Очарование этой истории испытает на себе в четырнадцатом веке Екатерина Сиенская, вся склонная к мистике  Италия, через «Новеллино» она проникнет в «Декамерон» Боккаччо. История Иоасафа отразится во французской городской литературе фабльо, в легендах, в народных мистериях, в средневековых балладах. Она будет потрясать публику во время представлений на площадях.  Она пересечет северные границы и достигнет шекспировского театра. В шестнадцатом веке она достигнет наивысшего успеха в Испании, где Лопе де Вега создаст свою версию и напишет драму «Варлаам и Иоасаф». В пьесе испанского драматурга Педро Кальдерона де ла Барка «Жизнь есть сон» будет нарисован исчерпывающий портрет молодого принца, отстранившегося от мира и погруженного в размышления. Через Кальдерона история жизни Будды - эта многоликая легенда, в которой, как в сборнике «Алеф» Борхеса, содержатся все концы и все начала - перейдет в литературу восемнадцатого и девятнадцатого веков и найдет таких интерпретаторов, как Гуго фон Гофмансталь и Марсель Швоб. В таких трудах, как «Зерцало великое» Винсента из Бове и «Золотой легенде» Иакова Ворагинского, отражена не только история Гаутамы Шакьямуни, но и десять легенд, самая знаменитая из которых - это аллегория  о единороге, которая сегодня известна в основном в версии дзэн. Одного человека преследует рассерженный единорог. Он хочет убежать от него, спотыкается и падает в овраг. Во время падения он успевает ухватиться за куст. Он смотрит вниз и видит, что две мыши - одна черная, а другая белая - грызут корни куста. На дне оврага он видит поджидающего его дракона с раскрытой пастью. Возле своих ног он видит четырех змей, выползающих из скалы. Он поднимает глаза к небу и видит, что по ветвям куста течет мед. Тогда он перестает о чем-либо думать и беспокоиться и целиком отдается ощущению сладости маленькой капельки меда. Возможно, одной из самых ценных заслуг Византии является то, что она принесла на Запад эту легенду, вероятно, джайнистского происхождения. Ее мистическое эхо дошло до Бодлера, вдохновив его на создание  «Мое обнаженное сердце» (Mon coeur mis à nu), и до Толстого, в «Исповеди» которого, быть может, содержится  самое ясное изложение христианского буддизма. Он писал, что узнал из книги житий святых Православной церкви «Четьи-минеи» о византийском Будде и по-новому взглянул на вопрос о смысле жизни.