Последние слова...

Императрица Елизавета Петровна крайне удивила лекарей, когда за полминуты до смерти поднялась на подушках и, как всегда, грозно, спросила: “Я что, все еще жива?!”. Но, не успели врачи испугаться, как все исправилось само собой. Граф Толстой последнее, что произнес на смертном одре: “Мне бы цыган услышать – и ничего больше не надо!” Композитор Эдвард Григ: “Ну что ж, если это неизбежно…”. Павлов: “Академик Павлов занят. Он умирает”. Знаменитый натуралист Ласепед отдал распоряжение сыну: “Шарль, напиши крупными буквами слово КОНЕЦ в конце моей рукописи”. Физик Гей-Люссак: “Жаль уходить в такой интересный момент”. Легендарный Каспар Бекеш, всю жизнь проживший воинствующим безбожником, на смертном одре уступил уговорам набожного Батория и согласился принять священника. Священник попытаться утешить Бекеша тем, что последний ныне покидает юдоль скорбей и скоро узреет мир лучший. Тот послушал-послушал, потом приподнялся на ложе и сколь было сил отчетливо высказал: “Пшел вон. Жизнь прекрасна.” С чем и умер. Дочь Людовика XV Луиза: “Галопом в небеса! Галопом в небеса!”. Писательница Гертруда Стайн: “В чем вопрос? В чем вопрос? Если нет вопроса, то нет и ответа” Виктор Гюго: “Я вижу черный свет…”. Юджин О`Нейл, писатель: “Я так и знал! Я так и знал! Родился в отеле и… черт побери… умираю в отеле”. Единственное, что успел сказать перед смертью Генри VIII: “Монахи… монахи… монахи”. В последний день жизни его мучили галлюцинации. Но наследники Генри на всякий случай устроили гонения на все доступные монастыри, подозревая, что короля отравил кто-то из священников. Джордж Байрон: “Ну, я пошел спать”. Людовик XIV кричал на домочадцев: “Чего вы ревете? Думали, я бессмертен?” Отец диалектики Фридрих Гегель: “Только один человек меня понимал на протяжении всей жизни… А в сущности… и он меня не понимал!”. Вацлав Нижинский, Анатоль Франс, Гарибальди перед смертью прошептали одно и то же слово: “Мама!”. “Подождите минуточку”. Это сказал Папа Римский Александр VI. Все так и сделали, но, увы – ничего не получилось, папа все-таки скончался. Еврипид, который, по слухам, был просто в ужасе от близкой кончины, на вопрос, чего может бояться в смерти такой великий философ, ответил: “Того, что я ничего не знаю”. Умирая, Бальзак вспоминал одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона: “Он бы меня спас…”. Петр Ильич Чайковский: “Надежда!.. Надежда! Надежда!.. Проклятая!” Михаил Романов перед казнью отдал палачам свои сапоги: “Пользуйтесь, ребята, все-таки царские”. Шпионка-танцовщица Мата Хари послала целящимся в нее солдатам воздушный поцелуй: “Я готова, мальчики”. Философ Иммануил Кант произнес перед самой смертью всего одно слово: “Достаточно”. Один из братьев-кинематографистов, 92-летний О.Люмьер: “Моя пленка кончается”. Ибсен, пролежав несколько лет в немом параличе, привстав, сказал: “Напротив!” – и умер. Надежда Мандельштам – своей сиделке: “Да ты не бойся”. Сомерсет Моэм: “Умирать – скучное занятие. Никогда этим не занимайтесь!”. Генрих Гейне: “Господь меня простит! Это его работа”. Иван Сергеевич Тургенев на смертном одре изрек странное: “Прощайте, мои милые, мои белесоватые…”. Поэт Феликс Арвер, услышав, что санитарка говорит кому-то: “Это в конце коЛидора”, простонал из последних сил: “Не коЛидора, а коРидора” и умер. Художник Антуан Ватто: “Уберите от меня этот крест! Как можно было так плохо изобразить Христа!” Оскар Уайльд, умиравший в гостиничном номере, оглядел угасающим взором безвкусные обои на стенах и вздохнул: “Они меня убивают. Кому-то из нас придется уйти”. Ушел он. Обои остались. А вот последние слова Эйнштейна канули в Лету – сиделка не знала немецкого.